3.
В этюде Рихарда Рети, в котором две пешки выступают против коня и слона, на первый взгляд кажется, что задание невыполнимо: поди догони чёрную пешку белым королём, однако если король пойдет по диагонали, это позволит ему совершить неожиданный маневр… Так рассуждал Сережа, возвращаясь из шахматного кружка, который только в прошлом году открыли при латвинском Доме культуры.
Руководил кружком учитель из обычной школы Петр Николаевич.
От прочих латвинских детей интернатские отличались тем, что в кино или в баню их водили строем и с песнями.
А вообще ходить строем и при этом петь было даже весело, несмотря на то, что строй продвигался вперед очень медленно.
Теперь еще неровный строй интернатских замечателен был тем, что осенью всех воспитанников наголо побрили после вспышки педикулеза.
Сереже было за нее обидно, и он удивлялся, как такое возможно, что весной Гагарин в космос слетал, а в Латве не могут побороть каких-то вшей.
Нет, интернатских в шахматном кружке оказалось только двое: кроме Сережи, еще глухонемой парень ходил, здоровенный лоб семиклассник Миша Яхонтов, который умел по губам читать и даже кое-что произносил полувнятно.
Сережа опять оказался в шахматном кружке самым маленьким, хотя учился уже в четвертом классе и за два года интернатской жизни многое успел позабыть из шахматной науки.
– Ну, посмотрим, – уклончиво сказал Петр Николаевич и все же не удержался, спросил: – А ты хоть фигуры на доске видишь?
Сережа ответил, что шахматисту не важны форма и цвет фигур, он их не замечает.
Петр Николаевич опять очень удивился и предложил Сереже попробовать свои силы: «Будешь играть белыми, а я черными», а затем запросто разбил Сережу в три хода.
– Вот, значит, как, – Петр Николаевич почесал затылок.
Сережа обыграл Яхонтова, но их теперь все равно сажали играть вместе.
Иногда, если вечер выдавался ясным и безветренным, Васька после отбоя тянул Сережу во двор смотреть на звезды.
– Что, здорово вставляет?
– Ага.
– В городе небось нет таких звезд.
Сережа смутился.
А еще в городе не было, например, такого ледохода, как на Ивенке.
Под натиском талой воды деревянный мост оказался почти на плаву.
– Дурак, давай назад!
И Сережа на четвереньках пополз к берегу, опасаясь подняться.
Громадная льдина встала на дыбы на самой середине реки и, подхваченная бурным течением, понеслась прямо к мосту.
Через некоторое молчание Васька показал Сереже кулак и сказал:
– Попробуй расскажи кому – нашкандыбаю.
Сережа кивнул.
Дом культуры от интерната находился далековато, за три километра, которые приходилось преодолевать пешком по берегу ручья, впадавшего в речку Ивенку.
Из дома прислали посылку с шерстяными носками, но в кирзачи они не влезали, а кирзачи размером побольше Сережа как-то стеснялся попросить, они полагались старшеклассникам, а ты самый умный, что ли.
У Сережи аж дыхание перехватило.
Пачку печенья, которая была в той же посылке, сразу же конфисковал Васька, все же в интернате было общее, в том числе гостинцы, а рубль Сережа успел припрятать, потому что на его шерстяные носки, в отличие от печенья, никто не покушался, да еще и дразнили, что маменькин сынок будет в шерстяных носках щеголять, гы-гы-гы.
Перед сном он еще понюхал посылочный ящик – он пах домом и мамой.
Утром он, едва продрав глаза, сунул руку под подушку и ощутил ледяной холод.
– Эй, чего рыщешь?
– А чё случилось?
– Да вот, мама мне прислала, с Гагариным… – уклончиво ответил Сережа.
– Э-э, а я-то думал, чёй-то ты в кровати вертишься, как на иголках.
– Да иди ты, фото невесты.
– Ла-адно, я ж пошутил.
– Чего-чего, целый рубль там был, вот чего!
– Рубль?
– А тебе завидно стало, да?
– В кино, ага, так мы и поверили… – расходился Васька, и Сережа вдруг опомнился, а с какой стати Васька так выделывается, как будто это у него рубль украли.
Дверь распахнулась, в проеме возникла Нина Никитична, учительница, которая приходила в интернат раньше всех и проверяла, все ли встали, хотя вовсе не обязана была этим заниматься.
– Так, что здесь происходит?
– Да ну!
– Ничего не понимаю!
Половицы скрипели под ее твердыми шагами.
И вот теперь Нина Никитична уверенной поступью направлялась к Сереже, выспрашивая на ходу:
– Какой еще рубль, Сережа?
– Мама мне вчера конверт присла-ала с Гагариным, – Сережа едва сдерживал рыдания.
– Так, значит, – выдохнула Нина Никитична.
– Ну как, – Сережа пожал плечами.
– Вас же каждое воскресенье бесплатно водят на киносеанс.
– Так это… там все про партизан кино.
– А ты хотел про Тарзана посмотреть?
– Хотел.
– И что?
– Интересно просто.
– Интересно ему.
– Это… ну… про неразменный рубль.
– Вот!
– Ну там… мальчик на ерунду рубль потратил – и все.
– Надо же, хоть это запомнил.
– А зачем мне ваш русский, если я в шахматы буду играть.
– Русский язык нужен каждому образованному человеку.
– Что?
– Кто тебе сказал, что ты ущербный?
– Да все же вокруг так думают, даже в шахматном кружке.
– Тогда, по-твоему, я тоже ущербная?
Она потеряла обе руки еще девочкой во время бомбежки.
– Нет, что вы… – Сережа даже покраснел.
Нина Никитична считалась человеком большого мужества, и ее всегда ставили в пример пионерам.
– Ладно, Сережа.
– Там еще конверт с Гагариным был…
– Ну, такие конверты в каждом почтовом отделении, иди уже.
– Я на математику опоздал…
– Ничего.
Сережа очень удивился, что у Нины Никитичны, оказывается, есть муж.
После уроков четвертый класс попросили остаться.
Но Нина Никитична опять начала с того, что воровство отвратительно, потому что государство обеспечило вас всем необходимым.
– Кукуруза – источник изобилия!
– Вася, как тебе не стыдно?
Она жестом культи велела Ваське замолчать и еще долго рассказывала про войну, но потом спохватилась и сказала, что вчера ночью из-под подушки Сережи Смирнова украли конверт, в котором лежал целый рубль.
– А как же тогда в магазин без денег ходить?
– А вот так, что приходишь ты в магазин, а там всего полно.
– Это почему?
– А это потому, Вася, что у тебя совесть есть.
– Это чегой-то не заслужил?
– Не заработал.
Так говорила Нина Никитична.
– Не, я не понял, – выдернулся Васька.
– Вася, в интернате не дебилы, а дети с задержкой психического развития.
– Дак и я говорю: если украл, и тебе ни фига не сделают, воруй себе сколько влезет!..
Нина Никитична покраснела и, хлопнув по столу книгой, вышла из класса.
Девчонки потом еще обсуждали, как она умудряется кудри крутить своей культей.
Девчонки, конечно, были очень глупые, но по крайней мере к Сереже не приставали со своими глупостями.
Мальчишки, мальчишки несутся по снежным горам.
Вот уж по-настоящему жизненно, как говорила на уроках Нина Никитична.
В обед на сладкое неожиданно дали шоколадные пряники.
И все так решили, что пряники нужны были затем, чтобы задержать ребят в столовой.
Про шмон никто из учителей, естественно, не распространялся.
– Не, вот это западло!
И тут Сережу неожиданно осенило, что вор – это действительно кто-то из своих, из общей комнаты, в которой, помимо самого Сережи и Васьки, жили еще трое мальчишек: почти совсем слепой Саня Генкин, который передвигался, опираясь за стенки и попутные предметы, так что он никак не мог знать, что у Сережи под подушкой рубль.
Еще был цыганенок Колька Михайлов с глаукомой, он к любому слову умел придумать матерную рифму, да так ловко, что даже Нина Никитична не ругалась, а только качала головой: «Твои бы способности, Коля, в нужное русло направить.
Ладно, не пойман – не вор.
Еще в самом углу стояла кровать Лехи Рябоева.
Оставался сам Васька Морковин.
– Леха, проверь, у тебя случайно ничего не слямзили?
– Гляди-ка, осталось, чем поживиться, – радостно сообщил Васька.
– Ну дык, – апатично ответил Леха, не глядя на яблоко.
– Вот нас учат, что чужое брать нехорошо, – продолжал Васька.
И он загоготал, брызгая слюной и яблочным соком.
Сережа к тому времени понял, что правда так никогда и не всплывет на поверхность.
– Серый, харэ кукситься, – Васька шлепнулся рядом с ними на койку.
– Да иди ты!
– Ну я ж пошутил.
– Отстань!
Схватив коробку с шахматами, Сережа решил сходить в клуб, хотя сегодня занятий не было.
Сережа решительно снял пальто с захламленной вешалки у дверей, сунул руки в потертые рукава, натянул меховую шапку, завязал уши под подбородком.
По дороге в клубе навстречу попался Сокол, который бодро и будто даже весело вышагивал, запряженный в полупустые сани, в которых восседал Иван Михалыч.
А почему картинка кольнула?
Сережа даже остановился и перевел дыхание.
Остаток пути Сережа бежал.
В библиотеке было жарко натоплено.
Нет, он чуть не опоздал к ужину.
Деревянное здание интерната, стоящее на пригорке, сияло всеми своими окнами, даже слишком ярко сияло, как будто внутри горел взаправдашний пожар, но дыма же не было, значит, все в порядке.
Однако едва зашел внутрь, как его поразила странная тишина.
Только бы не… что?
С лестницы, ведущей на второй этаж, навстречу Сереже спускалась Нина Никитична.
Сережа застыл в недоумении.
– Сережа!
Нина Никитична наконец отпустила его и, присев на корточки, заглянула Сереже в лицо влажными глазами.
– Так это… Я в библиотеку ходил…
– В библиотеку!
– Ну да.
– Журнал «Пионер»!
– С кем?
– Что случилось?
Сережа, недоумевая и без конца оглядываясь на Нину Никитичну, отправился в свою комнату.
В комнате оказались все ее обитатели, кроме Васьки.
Сережа стянул кирзачи, размял занемевшие пальцы, ожидая, что, может быть, кто-нибудь ему объяснит, что случилось, но все молчали.
– Эй, ребя, – не выдержал Сережа.
– А и помер, – отозвался с койки Колька-цыган.
– Кто помер?
– Да Васька коньки откинул.
– Васька?
– Не, не Сокол.
– Бутылку наливки?
– Ну дак.
– Насмерть?
– Ну дак.
– Как это?
– Выходит, Васька твой рубль стибрил, – опять включился цыган.
– С чего ты взял?
– Дак он на рубль и купил наливку.
– Да иди ты!
Колька еще бунчал что-то, до тех пор, пока угрюмый карел Леха Рябов неожиданно не подал голос со своей койки: «Да заткнись уже!» и еще грязно выругался и отвернулся к стенке.
Ночь обрушилась непроглядно-черная, немая, как будто все за окном тоже умерло.
Почему умер Васька?
Утро выпустило странный туманный свет, проистекавший неизвестно откуда.
Учителя еще перешептывались на переменах, что тень падает на весь коллектив, мол, недоглядели, хотя они-то здесь при чем?
В понедельник для всех воспитанников провели еще одно собрание, на котором выступил директор Андрей Андреевич, тихий и до того незаметный дядька, что даже непонятно, как он мог работать директором.
Перед глазами внезапно выросло зрелище ледохода на Ивенке.